Исповедь разведчика

Потом вышел на Нацгвардию, которая штурмовала третий блокпост в Славянске. Корректировал огонь в момент штурма, потом воевал с ними, как партизан. Позже познакомился с нашими спецподразделениями — Альфой и Омегой. 

Дальше воевал с ними, ориентировал их на местности. 3 мая штурмовали Краматорск, вошли в город. Захватили здание СБУ и пробились в Краматорский аэродром. В этот же день снесли пару блокпостов. Ездили в Константиновку на телевышку, где наши десантники попали в окружение. Привезли их. 

Тогда русских на востоке было мало. Только стрелковская группировка — человек 15. Дважды встречался с небольшими чеченскими группировками, до 30 человек. Это были заезжие гастролеры, которые работали только со слитой информацией. Они никогда не пересекались с ополчением. Чечены воевали за деньги, а ополченцы тогда еще — за идею. 

Шпионом стал спонтанно. Был такой генерал-майор Кульчицкий. Ему нужна была развединформация. Посидели, подумали, и я пошел. Фактически я был единственным, кто мог внедриться к Гиркину, потому что был местным, не вызывал подозрений. 

Люди постоянно менялись: одни приходили, вторых отпускали, но меньше 4 дней никто не сидел. Это правильно, если рассматривать с точки зрения психологического давления.

Со мной сидел мэр города Николаевка и и.о. славянской милиции. Мэр — за то, что занимал проукраинскую позицию, но сильно не озвучивал. Он действительно был народным мэром, которого любили люди. Новая власть решила, что его нужно куда-то прятать.

И.о., наверное, тоже сидел за проукраинскую позицию. Он не рассказывал, потому что я же там был как ополченец. Еще два мальчика сидели, которые приехали из Красноармейска записываться в ополчение. Их тоже подозревали, что шпионы.

Меня били, но не сильно. Пару раз. Там так принято общаться. А вот своих они наказывали. Со мной сидели люди, приговоренные к смертной казни, — командир подразделения и его зам. Сидели за мародерство и употребление наркотиков. Священник к ним приходил. Их потом расстреляли. Атмосфера была жутковатая. 

Это все происходило за одеялами, которые разделяли комнату. В среднем со мной сидело человек 8-10. Была постоянная ротация. Сидел начальник типографии славянской. В его типографию попала мина и он начал про это говорить. А раз мина, то стреляли ополченцы. Ему сказали, что это — снаряд, а он не послушал, вот его забрали, чтоб не поднимал бучу.

Еще был случай: командир и его зам сидели за то, что пошли самовольно в разведку, нарвались на свой же "секрет", постреляли своих и прямо на площадке перед СБУ на глазах у всех их расстреляли.

Я просидел в подвале две недели. События не форсировал. Никто не знал, что со мной делать. Потом начали привлекать к уборке территории. Потом у них началось получение удостоверений ДНР — это были бейджики для ополченцев. Я вызвался организовать процесс — и пошло-поехало.

Меня перевели в ИВС — изолятор временного содержания — при Славянском горотделе. Там в камерах находились те, кого ловили ополченцы, штрафбат, это уже был целый военный городок. Там я познакомился с Абвером, который командовал группировкой в Донецке. Тогда же у меня появился мобильный телефон, хотя это было запрещено.

В ИВС меня продолжали проверять. Я не прокололся не из-за собственного профессионализма, а из-за их некомпетентности. Сперва к нам в подвал подсадили брата начальника местной контрразведки. Но у него такая была история, что сразу все было понятно. 

Но была зацепка, которая меня могла выдать, но они за нее не ухватились. 

Первую свою информацию я передал по Семеновке — численность личного состава, расположение сил. Тогда это была горячая точка. Я туда выезжал. 

В основном занимался "бытовухой" — размещением личного состава, возил продукты, кровати. Как-то Абвер захотел, чтобы играла патриотическая музыка ДНР, какие-то местные группы. Я вызвался помочь.

В основном я общался с местными, которые пошли в ополчение. Мотивация у них была простая. Там был информационный вакуум и все, что им вливали в уши, они слушали. Еще их собирали и рассказывали о наших потерях. Колоссально преувеличивали. Так же, как и наши, правда. 

Уровень рядовых мне был неинтересен. Нужно было выходить выше. Из наемников там тогда были Моторола, Бай. С Моторолой познакомился в Семеновке. Я привозил продукты в кафе "Метелица", и наши начали обстрел. Моторола прибежал очень боевой, он тогда почему-то казался таким здоровым, и начал командовать минометным расчетом. 

Тогда он был командиром опорного пункта. Мне казалось, хорошим командиром, потому что 60 его человек держали опорный пункт против наших в течение 3 месяцев. Но сейчас я понимаю, что это не его заслуга, а наша некомпетентность.

С Рысью общался много. Он не настоящий командир — звезда YouTube. Трусливый, но в нужное время оказался в нужном месте. 

Я не рассматриваю командиров — хороший/плохой. Мой критерий — эффективность подразделения. Но за полевыми командирами тогда бойцы, конечно, тянулись. Что ни говори, харизма у них сильная. 

Я себя в общении с ними позиционировал исключительно как военный специалист по защите информации. Знал, как организовать видеонаблюдение по местности на "опорниках". В итоге, они ничего не реализовали, но главное — поумничать.

С Гиркиным бегло общался пару раз. Первый раз — он зашел в подвал и спросил, что я тут делаю. Я пошутил, что я — правосек и майдановец. Потом понял, что неудачно пошутил. Еще раз общался, когда организовывал фотографирование. Гиркин — сложный человек, которого не смог раскусить. Непонятно, что он думает. Для бойцов он был авторитетом. 

А полевые командиры к нему относились снисходительно. Факт, что на нем держалось все обеспечение. Он был человеком, который мог договориться. Человеком, которому дадут. 

Там были люди из разных стран. Была девушка снайпер из Беларуси. Еще один мальчик приехал, потому что насмотрелся русских каналов. Посидел в окопах, сказал, что не видит, кого защищать и хотел уйти с другом. Так одному из них приписали измену родине и оба пропали. Что случилось с ними, не знаю.

Русских тогда еще было мало. Это были залетные подразделения, которые занимались узкими задачами. В окопах не сидели, ямы не копали, в обороне не участвовали. Те, кто общались с простыми ополченцами, особо на общем фоне не выделялись, "поребрик" не говорили. 

Главную информацию — расположение войск, численность и время выхода группировки из Славянска — собирал и передавал постепенно. Численность — 1824 человека — узнал случайно, из-за их некомпетентности: ведомость на довольствие выбросили в мусорник. 

Отход они готовили заранее. Маршрут полевые командиры обсуждали между собой. Мне и самому было понятно, что это — единственная открытая дорога. Точность по времени отхода, которое я передал, была плюс-минус два часа. 

Колонна, которую наши расстреляли между Славянском и Краматорском, чтоб показать, что мы якобы сдерживали сепаратистов, на самом деле заблудилась. Они не местные были и просто пошли не туда. 

Основную дорогу не перекрыли, потому что была договоренность между нашими и сепаратистами. Это понятно. И тогда мне самому казалось, что так правильно. Славянск взять мы не могли. Нужно было либо освободить города и загнать всех в Донецк, либо воевать. Сейчас понимаю, что нужно было отрезать дорогу и добивать их в Славянске. Их нужно отрезать и дробить. 

Работая в тылу, больше боялся, что сдадут свои. При мне был разговор Абвера с кем-то из наших. Он просил узнать, кто сливает информацию. Еще двух человек из местных задержали по подозрению в шпионаже. По телефону одного из них я отправлял sms. Его взяли, но через дней пять отпустили. Если бы его убили, не расстроился бы.

Еще был один интересный случай. Еще до отправки к Гиркину на третьем блокпосту мы задержали ополченца. Я тогда, конечно, балаклаву не снимал. Задержали, передали в наше СБУ, а потом этого человека я встретил в здании СБУ в Славянске. 

Очень удивился, поговорил с ним. У него язык был хорошо подвешен, и он мне подробно рассказал, как его выкупали из нашего СБУ. Птица это была важная — либо начальник Артемовской колонии, либо смотрящий. Гиркин далеко его от себя не отпускал. 

Когда узнал всю нужную информацию, решил уходить. Но тогда же сбили Кульчицкого, и для меня это была катастрофа — не знал, куда идти, к кому. Я все передавал его человеку в штабе. О том, что я там работаю, знали всего два человека: одного убили, со вторым не было связи. 

Уходить решил классическим способом — ногами (смеется). Тогда в здании ИВС сидели три наших бойца. Официальная версия — пошли в село за водой, попали в плен. Неофициальная — пошли в село за водкой, попали в плен. Их никто не бил, готовили на обмен. Я мог брать из изолятора людей на общественные работы. Хотел их взять и уйти, но не получилось. Довел до КПП, и там начальник гарнизона сказал, что военных брать нельзя. 

Тут же Рысь нарисовался. Я с ним поговорил, и он спрашивает: ты куда? А я говорю, что на опорник. Он предложил подвезти. У меня тогда еще не было удостоверения ДНР. Мимо блокпостов меня бы не пропустили и начали бы серьезно разбираться. Но машину Рыси все знали — и он три блокпоста меня провез. Потом я зашел в магазин и по той дороге, по которой они потом отходили, побрел на Краматорск. 

Расстояние между Славянском и Краматорском — 15 км. Я шел километров 70 пять дней. По лесам идти к нашим — не вариант — там растяжки. По открытой местности нельзя — расстреляют сепары. Шел через болота. Не ел. Вышел в Краматорск. Там уже была активность — ДНРовцы собирались выходить. Оттуда друзья меня вывезли в Святогорск. Оттуда — на Изюм в штаб АТО. Там нашел людей, с которыми работал. Вопросов мне много не задавали. Только контрразведчики набежали, хотели узнать, что по ту сторону творится.

Для меня до сих пор загадка, почему не убили Гиркина. Раз в неделю в 9 часов утра он проводил совещание с полевыми командирами на летней площадке СБУ. Туда можно было положить снаряд, и война бы на том участке закончилась. Даже у меня была мысль получить героя Украины: забрать у него пистолет и выстрелить возможность была, но уйти бы не смог. 

После возвращения решил идти в ВСУ. Пришел в военкомат в Киеве и девушка там на полном серьезе говорит: "Вы у нас на учете не стоите. Вам нужно поехать в Донецк. Сняться там с учета и приехать к нам". Серьезно совершенно сказала. Я улыбнулся и спросил: "Где у вас тут военком?".